Такое могло случиться только в самом начале войны, в сорок первом, и тогда же забыться. Слишком много в ту пору происходило невероятного. Невероятной казалась история, которая произошла тогда на Осташковском направлении. Для многих она прошла просто незамеченной. И теперь, столько лет спустя, кажется легендой. Хотя молва о девочке-подростке, спасшей воинский эшелон, была в ту пору у многих на устах.

Слышал её и я. Но в обстановке всеобщей неразберихи, когда на восток катилась нескончаемая волна беженцев, потрясённых происходящим, а навстречу неслись воинские эшелоны, всем было не до того. Решалась судьба страны.

Обстановка ухудшалась с такой быстротой и такой неотвратимостью, что казалось, рушится всё.

Вторые сутки шёл воинский эшелон из-под Саратова. Летел почти без остановок, оглашая окрестности пронзительным свистом.

Полк был сформирован недавно, по ускоренной программе, и часть подготовки была у него ещё впереди.

А пока бойцы следили из теплушек за меняющейся обстановкой прифронтовой полосы: люди гнали скот, демонтировали технику, рыли противотанковые рвы, дежурили на крышах.

Чувствовалось это и на железных дорогах, где на откосах белели воронки от бомб, виднелись разбитые водокачки, лежали покорёженные вагоны.

Картина была не из приятных. Бойцы пытались шутить: мол, много придётся потом немчуре восстанавливать.

У комполка были иные заботы — тревожило недостаточное вооружение полка. Смогут ли они отражать налёты? А что они предстоят — он не сомневался. По его расчётам, к утру эшелон должен быть на месте.

Но на войне всего не предскажешь. Многое зависит от случая.

Так и оказалось. Мессеры их встретили вечером, над равниной. Видно, ждали. Сходу атаковали. С рёвом пронеслись над эшелоном, дырявя пулемётным огнём теплушки. И ушли на новый разворот.

И так раз за разом, несмотря на встречный огонь. Беспорядочная стрельба с эшелона, видимо, их не очень беспокоила. Они чувствовали себя хозяевами положения и пользовались им.

Но эшелон шёл быстро, часто маневрируя, поэтому должного успеха не было. Израсходовав боеприпас, они ушли и, видимо, вскоре вернутся.

А эшелон вдруг встал. Это было неожиданно и крайне досадно, так как путь был цел и дорога на какое-то время свободна.

Все сбежались к паровозу и только тут обнаружили, что больше некому вести эшелон. Машинисты и кочегар были мертвы. И значит, состав обречён.

Случилось худшее — эшелон стал мишенью, подбить которую не стоило труда.

Говорят, безвыходных положений не бывает. Но это только слова. Что можно было сделать? Покинуть эшелон, окопаться — не успеть. Да и местность открытая, будут большие потери. До леса далеко.

Решения не было. "Но выбирать придётся", - думал комполка.

— Товарищ полковник, - козырнул ему ординарец, — тут дивчина до вас, кажись, москвичка. — Не дожидаясь ответа, выдвинул вперёд подростка лет пятнадцати.

Та стояла, решительно сжав губы, готовая к любому приёму. Лицо приметное, в веснушках, но не детское, серьёзное. Взгляд цепкий, независимый.

— Что надо? - Командиру было не до разговоров.

— Могу помочь вывести эшелон. Я почти машинист.

— А я почти генерал, - он явно не принимал её всерьёз.

Девочка отвернулась.

— Спокойно, — вмешался стоявший рядом комиссар, — говори...

— Я из Москвы. Гостила у дяди. В Москве на детской железной дороге водила маневровый паровоз. Могу вывести и эшелон, если паровоз в порядке.

— Бред какой-то... — Комполка впервые внимательно взглянул на неё. — Ты представляешь разницу меж этим паровозом и твоим маневровым. Есть она?

— Есть, — ответил за девочку комиссар. — А вот выхода у нас нет. — Он говорил спокойно, и командир сбавил тон.

— Ты веришь ей?

— А почему бы и нет? До войны в Москве была такая дорога. Слыхал.

— Допустим...

— Пойми, теряем время, теряем... Полковник медлил. И всё-таки решился.

— Ну... почти... машинист, действуй, — кивнул он девочке. — Сержант, подсади её и дай двух бойцов в её распоряжение... Головой за неё отвечаешь, — крикнул вдогонку.

Теперь всё решали минуты. Кто раньше: мы или они? Надежды были, но никто не решался загадывать.

— Ты хоть что-нибудь слышал о ней? — Полковник стоял в раздумье. Всё-таки решалась судьба полка.

— Говорят, она из семьи железнодорожников.

— И то ладно. Хотя рискуем всё равно.

Из окна паровозной будки высунулось довольное лицо сержанта. Он кивнул. Значит, дела идут. В подтверждение тому близлежащих обдало паром, и дышло толкнуло колесо; очнувшись, загремели буфера, и теплушки медленно, словно нехотя, двинулись, постоянно набирая обороты.

"Едем, едем", — передавали из уст в уста. Все набивались в теплушки, по своим нарам. Последним вскочил на подножку штабного вагона комполка. Застучали привычно на стыках колёса. Эшелон шёл.

В окошке кабины мелькнуло довольное лицо девочки. Наверное, это были самые счастливые минуты её жизни.

Позднее её не встречали, никто... Говорили, будто она погибла в тот рейс. Так ли? Ни подтвердить, ни опровергнуть некому. Тогда, по горячим следам ещё можно было что-то выяснить. Не успели. И время ушло.