<< Содержание
<< На страницу автора

Селижарово

У могилы отца.

Меня больше всегда тянуло к людям, для которых жизнь – прежде всего сама жизнь, а не воображение.

Два белых гуся на нашей Заволжской набережной и их хозяйка. (Для повести «Детство»).

Из вчерашнего сна:

Спускаюсь по плоским широким, стертым ступеням какого-то старинного здания, рядом подруга юности; она моложе меня, я – в нынешнем своем возрасте. Ощущаю огромную нежную благодарность к ней, и левой рукой, полуобнимая ее, едва касаюсь ее длинного серого пальто. И это легкое прикосновение, даже не объятие, так сильно действует на меня, так приближает к ней, так сладостно – как не было в минуты давней-давней близости.

29 ноября

Дни теперь начинаю с утренних прогулок: 7.20-8.00 час.

Разные утра; разное небо; разные деревья и воздух; а все вместе – ощущение какой-то живой бодрости.

Мама с корзинкой для сена за спиной – все годы жизни после войны; зима, весна – корзина за спиной (и сейчас она стоит в дровянике). До последних ее дней.

Мамины слова:

– Ну, знаю я ее!..

И сейчас все мне кажется, что она по-прежнему лучше всех видит и слышит, как почти все годы после войны, за исключением двух-трех последних ее лет.

Улыбнется гордо:

– Все еще вижу, кто по мосту идет!..

В библиотеке нашей селижаровской после войны то и дело слышалось:

– «Мне Ивана Ивановича»… «Товарищ Анну»…

– «Куклу»…

– «Мертвое озеро»… «Три страны света»…

Сны этой (уже прошедшей) недели:

О Голубеве (мы с ним в Селижарове, ходим, он говорит: «Ну, сначала зайдем к тебе…». Будто бы приехали собирать всех наших).

Второй сон: путешествие с двумя девушками в дороге, где-то в поле, и будто бы дождь, зашли в сарай или амбар, там стоит топчан, я у входа, девушки ложатся, одна поворачивает ко мне голову и говорит:

– Да что ты стоишь-то! Ложись рядом со мной, места хватит. – Так было действительно в колхозе под Ленинградом, в картофельные дни. Что-то хорошее после этого сна.

30 ноября

Сны:

С Левой на машине, он ведет, и очень уверенно; я говорю – потише; но машина так сильно и плавно, и верно летит, что смиряюсь: все отлично, все точно. (Как в воду глядел – именно так и водит теперь сын машину, но в Америке. Примеч. 1 окт. 2003 г.).

Вчера – фильм о Шостаковиче. Смотрю – хроника: Испания в огне, республиканцы и т. д. Кадр: рушатся здания.

Боже мой! Да мы с мамой эту самую хронику смотрели 40 с лишним лет назад, эти самые здания (Мадрид!) рушились! Эти самые стены. Мне – 3 или 4 года.

Две потерянных мысли – помню, что очень, кажется, важных, близких. Нужно записывать.

2 декабря, Кишинев

Утром шел небольшой и мелкий, а сейчас повалил густой, огромными пушистыми хлопьями снег.

На высокой черешне, прямо против моего окна, устроился на ветке египетский голубь. У меня горела настольная лампа, и он с трогательным, казалось, интересом, точно смущаясь, заглядывал вниз, на меня и на лампу, крутил головкой вправо-влево, играл клювом. Потом к нему села голубка и тесно прижалась грудью, склонила ему голову на плечо, и стали смотреть на меня уже вместе. Снег засыпал их, но им, кажется, было хорошо и уютно вдвоем – как редко бывает людям, которые тревожат себя и в такие минуты.

3 декабря

Утренние прогулки все больше радуют. Сегодня – снежное утро; все было темно, когда вышел – лишь Венера и месяц выделялись на небе; затем начало приметно голубеть, наливаться к востоку перламутром – над самой линией горизонта, а выше розово-фиолетовое, дымное. Тугое золотистое облачко вокруг месяца побледнело, – затем исчезло совсем.

Пролистал 22 года своей жизни, начиная от 58-го, потому что вдруг, читая Пруста и отвлекшись от страницы, удивился: как они быстро прошли. Год за годом перебирал события, факты… встречи… дела… Взросление души… Отстранения от чистых устремлений юности… Опять подъемы… поражения… Первые проблески осознания себя в слове… Стихи вдруг в 61-62 гг., три сожженные тетради – а ведь там были хорошие, даже, кажется, сильные строки, письмо из «Комс-й правды» о трех стихотворениях, которые должны были пойти в газете.

Буду писать в Малеевке рассказ: «Старики-путешествен-ники» или назову «Егор Иванович и Елизар Петрович».

Вспомнил, даже на ощупь, наши толстые красные гардины с кистями. Куда они потом исчезли? – грубо-теплые, толстые, жестковатые, пахнущие уютно пылью (не исчезли – когда летом             81 года созвал друзей – брат Сережа нашел их и повесил. – Примеч. 1 окт. 2003 г.).

Утром мимо окна пролетела с быстрым громким кликом какая-то птица. Крик ее был одинок и ликующ, он был обращен словно ко всему миру сразу.

Обрадовалась снегу?..

Возраст диктует, все решительнее, новый взгляд на жизнь и людей – очень во многом. Почти все меняется – или все-таки многое.

Вот почему совсем разные книги пишут молодые писатели –и старые.

Рассказы мамы и т. Оли в детстве о Христе и Палестине. Что-то выпукло-яркое, лиловая тьма, черное небо, огромные звезды, тихое предутреннее движение.

Когда читал об этом позже – многое потускнело.

Закончил роман «Перемены» – 2,5 года работы – перечитывать не в силах! – нельзя, отошел от него.

7 декабря

Христос определил уже два тысячелетия истории. Его последователи, сначала в Палестине, затем в Риме, затем везде в мире, неустанно развивая его слово и дело, добились того, что народы прониклись вещими образами христианства и приняли его, как веру. Два тысячелетия она, эта вера, укрепляла дух миллионов и миллиардов людей,  неся свет, и торжествовала почти повсеместно.

Вдруг так потянуло в наши селижаровские деревни, как будто завтра их уже не будет – и чудо, что они еще стоят, живут. (Многих, многих не стало! – примеч. 1 окт. 2003 г.)

В юности и позже безмерно любил пейзаж в живописи. А теперь сильнее тянет к человеку, везде и во всем. Портрет.

8 декабря

Позавчера вечером – длинные пухлые снеговые облака над самой дорогой, и снег из них сыпался, как из дырявого мешка – горстями.

Сейчас бы в Большой Зал филармонии, под 8 люстр, под белизну сияющих колонн. Спасибо Е. А., приохотил меня к музыке. Я бы пришел к ней и сам, но не сразу, позже.

И опять хочется в Эрмитаж и в Русский музей.

Сегодня часа два слушал Шумана, Брамса (Рихтер) и Вивальди.

Без музыки не могу – каждый день.

В Селижарове хочу привести в порядок родительский дом; место для летней жизни и работы идеальное – чудо нашей природы, реки, прекрасный берег, прогулки, лес. И брату Сереже, постоянно живущему там, будет отраднее, веселее. Можно договориться заранее и приезжать: говорить, гулять, немного работать.

10 декабря

Весь последний час – неодолимое желание говорить с каким-нибудь близким человеком, который бы хоть немного знал твою жизнь и немного тебя: о Ленинграде, о молодости… Обо всем на свете.

Как горько, что нет сейчас в Кишиневе такого человека. Метался по комнате, вспоминал… Переживал заново жизнь. Да, нужны новые люди – близкие и молодые друзья; в какой-то мере, возможно, уже и ученики?

На новоселье у А. Клевцова было столько интересных людей, типажей, что можно написать неск. рассказов («Китайские глаза», «В одном подъезде», «Нянечка», «Брат»…).

Прочитал недавно, что все индейцы Фенимора Купера – нелепая выдумка, пишет современник Купера, хорошо знавший    индейцев. Наверное, так и есть. Но как все-таки ясно, что эта «выдумка» – истиннее голой правды! И не только тем, что облагораживает и т. д. жестоких и диких, коварных людей. Нет; Купер увидел зачатки человеческих высоких качеств – и дал их нам, сделав великое дело; он дал нам и «жестоких, и коварных» людей в их лучшие минуты – и показал, что они могут быть и добрыми, и великодушными; значит, человек даже в таких своих образцах не безнадежен – и перед нами два пути: гибельного озверения – и высоты осознания своего избранничества. А чему же и должно учить искусство, как не этой, высшей, правде?

<< Содержание
<< На страницу автора